И вот перед нами огромное полотно художника из его знаменитого цикла картин о русско-турецких войнах 1870-х – 1880-х годов «Перед атакой». Сильнейшим, обличающим войну документом воспринимается ныне эта картина. Заметьте,  в ней не изображен враг, противник, не изображено и кровавых ужасов войны, нет самого боя, даже просто движения.  И тем не менее, сила художественного воздействия этого произведения огромна; сила эта заключается именно в нарочитой статичности изображаемого момента, в неминуемом осмыслении зрителем последующего, неизбежного и страшного…

 

Прямо перед нами, среди желтой, высохшей степной травы холмистого поля, подле своего командного пункта – гряда лежащих на земле, в ожидании атаки, русских пехотинцев. Стоящий возле блиндажа в окружении офицеров, адьютантов и ординарцев, седобородый осанистый генерал напряженно всматривается вдаль, поверх солдат, в сторону высоких отдаленных холмов, за которыми, судя по дымам разрывов, идет бой. Рядом с генералом молодцеватый и статный офицер с рядом наград на груди, браво вытянувшись, старается что-то рассмотреть в той же стороне; другой офицер с аксельбантом, отдавая честь и наклонившись, что-то докладывает генералу. Остальные из окружения генерала безмолвно также всматриваются в сторону холмов.

 

Внизу же, на земле, начинаясь у ног генерала и его свиты, расположились солдаты. Эта ощетинившаяся ружьями живая гряда тел продолжается вдоль всего полотна и за пределами картины. Некоторые из солдат со  вниманием смотрят на офицеров, силясь, видимо, разгадать мысли генерала, что сейчас будет вершить их судьбами, другие, нарочито отвернувшись, показывают свое равнодушие ко всему, равно как и неверие во что-то лучшее, есть и дремлющие, и спящие, есть и недоверчиво, почти с неприязнью, смотрящие на военноначальников.

 

Художник явно противопоставляет солдат офицерам и самому генералу. Перед нами противостоят пафос и простота, форма и сущность. Заметим эту неслучайность: большинство солдат лежат, офицеры стоят, - они скорее всего и останутся стоять, т.е. останутся живыми и после боя, независимо от исхода атаки. Для них, офицеров, и самого генерала, предстоящая атака и бой – лишь острые ощущения, не лишенные своеобразной романтики, для солдат же это дело жизни и смерти. Это противопоставление судеб выражено и в колорите картины: золотистая солома офицерского блиндажа – частица домашнего тепла, уюта и пусть минимального, но комфорта, и сумрачное иссине-серое небо со зловещими дымками разрывов – над солдатами.

 

Композиция картины очень динамична. Две темнеющие среди желтой травы поля полосы: зеленовато-серая гряда лежащих солдат с бурой грядой срезанных древесных сучьев образуют четкую стрелу – направление будущей атаки. Туда, в пекло недальнего боя…Солдаты лежат и ждут. Лиц большинства из них мы не видим: они – люди одной судьбы, то, что обычно называют «солдатской массой». С удивительной тщательностью изображает художник подошвы на стоптанных сапогах солдат. И невольно мы продолжаем рассуждение художника: вот сейчас, по мановению руки, по приказу генерала (по приказу возможно ошибочному – в позе генерала сквозит неуверенность) вся эта масса еще живущих людей вскочит и ринется в бой. Генерал с офицерами останутся здесь, у блиндажа, а многие, если не большинство сейчас лежащих солдат пройдут, пробегут в этих своих сапогах последние в их многотрудной жизни шаги, и, сраженные врагом, упадут, вновь лягут на эту землю, но уже навсегда. И у зрителя невольно сжимается сердце, ибо перед ним раскрывается весь ужас войны: в этом показе живущих последние мгновения многих сотен людей, в жутком откровении рубежа жизни и смерти, дыхания и небытия….