Как и каждый классический русский пейзаж, саврасовский шедевр насквозь мистичен. Самою природой России явленное противопоставление тьмы и света, неба и земли. Все, что на земле – серое, надломленное и убогое; светло лишь небо – высокое и голубое над сельским храмом и заволоченное серое, как бы снижающееся к земле вдали. Отдельные редкие проталины и светлеющие бочажки талой воды только подчеркивают беспредельность и неодолимость снежно-ледяного панциря над землей.

 

Все еще сковано и мертво на этой необозримой и унылой русской равнине. Кажется, толь чудо может вернуть эту мертвенную, спящую природу к жизни и цветению. Но чудо грянет! И первыми вестниками этого скорого чуда воскресения жизни являются неугомонные грачи, да светлые искорки сережек вербы, кусты которой буйными красноватыми кострами как бы «взрываются» между берез. Верба – то удивительное растение Севера России, с которым у каждого жителя этой земли навсегда связана мысль о последней, самой строгой и скорбной, Страстной неделе Великого поста и одновременно чувство пасхальной радости! Верба – символ обновляющейся жизни, символ ее воскресения из небытия! Да и сами грачи на картине тоже символ: птицы трудятся во имя будущей жизни!

 

Пейзаж Саврасова очень продуман. Существует, как известно, несколько этюдов и даже вариантов картины. А посему, осмысливая его, мы не навязываем художнику своих мыслей и обобщений, мы лишь прозреваем, постигаем глубину и сущность саврасовского произведения. И здесь моему современнику помогает его собственный, сгущенный и многотрудный жизненный опыт. С щемящей грустью и какой-то скорбной радостью и надеждой он замечает то, что может чисто интуитивно почувствовал и передал художник.

 

… Частью природной красоты и как бы отсветом неба на земле предстает на картине сельская церковь. Возвышаясь над земным обиталищем человека – этими темными и убогими избами, храм крестами своих глав и «свечой» колокольни устремлен к небу, к единственной светлой небесной проталине среди еще зимних густых и холодных облаков.

 

Самого человека на картине нет, хотя его присутствие обозначено вполне определенно … струйкой дыма из печной трубы ближайшей ко храму избушки. Умалился человек, русский крестьянин в эти последние дни скорбной сосредоточенности и покаяния – Страстной недели Великого поста и лишь дымком, восходящим к небу, напоминает о себе. И сами собой приходят на память слова великопостного песнопения:

«Да исправится молитва моя,

Яко кадило пред Тобою!»

 

Так жил, так воспринимал дар жизни каждый житель села Молвитина (Буйского уезда Костромской губернии, название которого неслучайно указал  художник на полотне), так жил практически каждый человек этой огромной суровой и доброй русской земли…Всего сто лет назад. И с каждой минутой все более постигая творение Саврасова, мой современник с изумлением обнаруживает, что и всю-то картину можно описать тактами дивных церковных песнопений, бессмертными строками русской духовной поэзии:

«Еще земля голым-гола

И ей ночами не в чем

Раскачивать колокола

И вторить с воли певчим…

И лес раздет и непокрыт

И на страстях Христовых

Как строй молящихся стоит

Толпой стволов сосновых…»

 

На  художественной выставке «передвижников» 1871-72 гг. саврасовским «Грачам» суждено было сыграть роль своеобразного манифеста, роль первого русского «пейзажа настроения», картины, с которой фактически началась история русского пейзажа…Нам , жителям России рубежа ХХ-ХХI столетий достаточно умудренным трагическим жизненным опытом, становится ощутима вся духовная бездна саврасовского шедевра и его «Грачи прилетели» воспринимаются моим современником не только дивной иллюстрацией северорусской природы, но пейзажем – молитвой, подлинной Страстной Неделей России…